Оставь её небу - Страница 28

— Ну а что вы можете сказать об убитом?

Колесников расслабился и принял стойку «вольно».

— А что тут говорить, У нас здесь штрафной батальон. Сюда сами не приходят. Сержант тоже когда-то носил лейтенантские погоны. Превышение полномочий. Находился под следствием, затем в психушке. Женат, трое детей. Короче говоря, жена на пузе перед начальством ползала. Оставили в органах и — к нам. Дали ему самый тихий участок, где нет ни людей, ни конфликтных ситуаций. Шпалы да железо. С его биографией лучше не всплывать на поверхность. Результат вы видите.

— А вы жестокий человек, Колесников, — стиснув зубы, пробормотал интеллигент.

Полковник вновь подскочил к подчиненному и задрал голову. Он походил на боевого петуха, который прыгал на стену.

— Грязные бомжи, нечисть, ублюдки убили работника милиции. Мы обязаны найти, обезвредить и наказать преступников.

На секунду в голове Колесникова мелькнула мысль, что начальнику не повредило бы самому пройти курс лечения в психушке. Даже очкарик замолк и покачал головой. Обстановку разрядил криминалист.

— Вагоны надо опечатать и выставить охрану. За полдня здесь всего не перелопатить. Мне нужны помощники.

Сквозь грязное стекло вагона Колесников заметил обходчика. Старик нес мешок с бутылками, гремя ими, словно колокольчиками. Полуслепой, полуглухой, он всегда знал больше других.

— Эй, Трофимыч. Иди-ка сюда, красавчик.

Старик остановился, поставил мешок на землю и огляделся. На подножке вагона стоял мент. Здешний начальник. Местные называли его «Тихий». Он ни во что не лез, его никто не интересовал. Он ждал свою пенсию и требовал от подчиненных порядка. Порядок заключался в том, чтобы с ним делились мздой и поборами. Каждому хочется построить себе дачку перед пенсией, чтобы дышать свежим воздухом и слушать щебетание птичек. Жаль, такие идеи не приходят в голову с молодости, а то уже накопил бы.

— Тебе чего, начальник? — спросил старик, не трогаясь с места.

— Где банда?

— А бис их бачет!

— Ты это брось, дед. У меня сегодня не то настроение. Шутить не буду. Когда их видел?

— Давеча за лопатой приходили. Я дал, а они ее заныкали, бисовы дети. Вторую заныкали. Где ж мне лопаты брать?

— А где ж первая?

— Пару дней назад выклянчили. Бисовы дети. Копали на пустыре за откосом. Чего копали? Один Николай Угодник ведает.

— Ну хитрец! Иди за третьей лопатой и место мне укажешь. И живо, тудыть тебя в качель!

Придерживая штаны, старикашка поскакал к своим пенатам, давая по ходу инструкции:

— Ты, начальник, за мешком присмотри. Там стеклянные деньги лежат. Хлеб мой насущный.

Вся компания собралась возле кустарника на окраине больничного парка у склона оврага, который граничил с железнодорожной насыпью. Следы недавних раскопок обнаружили сразу. Никто их дерном не прикрывал. Рыть заставили старика-обходчика, остальные, по русскому обычаю, давали ценные советы.

У Колесникова складывалось впечатление, будто Трофимыч уже копал эту землю. На определенной глубине он стал работать осторожней, словно боялся расколоть хрупкую посудину. Хватать старика за грудки и трясти не имело смысла. Дед — человек не робкого десятка. Этого не запугаешь и не расколешь, если сам не пожелает. Но тот пожелал. Сам привел, указал и лопату в руки взял.

Поведение старика стало понятным, когда появились результаты раскопок. Из земли показалась детская рука. Бело-серые пальцы застыли в форме ковша, словно пытались что-то отрыть. Старик отбросил лопату в сторону, согнулся и начал грести рыхлую землю руками. В его глазах стояли слезы, а нижняя потрескавшаяся губа тряслась.

Спустя некоторое время на траве лежали завернутые в старые солдатские шинели два детских трупа.

— Рыженького звали Юрка. Ему десяти еще не было. Он на «железку» года два назад попал, — тихо пояснял старик. — Потерялся. Но если вспомнить, сколько на нем синяков было, то наверняка бросили или сбег. Курчавого Гаврошем кликали. Самым шустрым был. Год назад из «приемника» утек.

— А фамилии, имена родителей? — спросил полковник.

— Да кто ж их знает. Кликухи им братан давал. Он их как родных любил. Наседка, да и только. Добрая душа, но порченый.

— Что значит порченый? — удивился полковник.

— Не знаю. Порчу на паренька навели. Не так он жить должен. А там Бог его знает.

Врач осмотрел тела и пожал плечами.

— Странная смерть. Один суток двое пролежал, другой и того меньше. У рыжего гематома на голове, будто мешок на голову упал. Внутреннее кровоизлияние, у второго то же самое. Будто доской по виску ударили. Но и в том, и в другом случае удары очень сильные. Мгновенная смерть, мышцы лица спокойные, даже испугаться не успели. Вскрытие делать надо. Срочно.

Полковник ударил пухлым кулачком по ладони.

— Чертовщина! Ну и каша заварилась!

Он подскочил к Колесникову и взял его за ворот кителя.

— Вот что, парень, бросай все дела, предупреди ребят, чтобы без базара, языки прикусить! Прокуратура пусть сама работает, им не запретишь, а ты начинай копать. Это наши дела, и мы их без посторонних решать должны. Понял?

Колесников не понял, но молчал. Пустая болтовня, потеря времени.

— Жену сержанта вызови или лучше сам к ней ступай. Надо компенсацию выплатить и чтобы она базар не устраивала. Дай сигнал по «железке», пусть товарняки шмонают, эти гавро— ши в бега подались. И еще. Нужны приметы, имена. Вертись, мужик, теперь не до сна будет!

4

Даша поковыряла вилкой в тарелке, но так и не смогла заставить себя съесть это неприглядное блюдо. Дома ее кормили по-другому, и девушка имела свои пристрастия и капризы, но когда тебе подают такое, то аппетит улетучивается вместе с теплом, исходящим от тарелки.